Зачем нарушили спокойную человеческую жизнь и наше детство?

Писатель и публицист Анатолий Ехалов много лет собирал рассказы детей войны - страшные, правдивые, светлые, полные надежды на лучшую жизнь, на то, что отцы и дети сражались и погибали не напрасно... Мы публикуем эти истории, которые никто не должен забывать.

Постоянно перед моими глазами и в сердце - наша небольшая деревенька Китла в Шольском районе, ныне это Белозерский. Деревенька небольшая, всего-то 23 дома. Посреди деревни течет речка. Не широкая, а извилистая, поэтому через нее - два моста: один - на ту сторону, где находится животноводческая ферма.

Мы с сестрой придем к маме на скотную кухню, а на огромной печке в большом котле варится картошка для скотинки, а нам так ее захочется! А пришли-то голодные! Это послевоенные годы, самые голодные (1945 - 1950), а мне семь лет, сестренке - всего пять. Мама даст нам по две картошинки да еще по ложке пахты (была у нас на ферме своя маслобойка), и мы от счастья на седьмом небе.
- Ну а теперь, мои девчонки, гоните телят пасти, берите вички, чтобы телятки не разбегались, - скажет мама.
А пастбище это находилось на слиянии двух рек: нашей Китлы и большой судоходной реки Ковжи. Пока пасем телят - лепим глиняные домики с трубами, зажигаем бересту, как будто топим печку. А по Ковже идут буксиры, тащат гонки с круглым лесом. Лес заготавливали заключенные в Курдюге.
Вечером после пастбища брали с сестрой кузовок и шли на болото за мхом. Мама его сушила, крошила и варила нам кашу, добавив немного муки. Мы, по правде говоря, любили эту кашу.
Вокруг деревни - большие засеянные поля, не то что теперь!
А летом, когда поспеет лен, мама брала нас в поле. Расстелет большую тканую (сама ткала) простынь, даст нам с Анюткой по снопу, и мы колотушками выколачиваем льняное семя. Втроем мы наколачивали по три ведра. Пока колотим, наедимся семян и идем домой уже сытыми. А семена были такие сытные и вкусные!
Но все хорошее когда-нибудь да кончается. Решило наше правительство построить Волго-Балт. Колхозников предупредили, что наша деревня попадает под затопление. Дали людям копеечные подъемные для перевозки своих домов.
Моя мама Уварова Антонина Тихоновна плакала от безысходности. Мужа она похоронила еще в 42-м, остались мы у нее сиротами. Тяжко ей пришлось, а тут еще и родного дома лишают.
И вот мы переезжаем в чужую деревню. Дали нам в колхозе лошадь, погрузили мы наш скарб и отправились не так и далеко - в соседнюю деревню рядом с Шолой. На улице - пурга, хотя и было это в марте. 1953 год. Сижу, дрожу на телеге и говорю маме:
- Я слышала, что в такую погоду злые колдуны умирают.
По правде говоря, все так и случилось. Встретила нас Анна Михайловна, вся заплаканная, с криком:
- Сталин умер!
Мы с мамой тоже заплакали. Так мы стали жить в деревне Верховье. Когда мне исполнилось 13 лет, я пошла в Шольскую школу сразу в шестой класс. А мама работала на ферме свинаркой.
В 1955 году я закончила семь классов, мама учить меня больше не могла: не было денег ни на учебники, ни на одежду.
Отправила она меня в няньки в Петрозаводск. После нянек я закончила ремесленное училище, получила специальность и сказала сама себе, что теперь-то не пропаду.
И вот в 1975-76 годах мы с братом Виктором поехали на моторной лодке по реке Ковже до реки Китлы. И как же мы были поражены, увидев свою родную деревню. Ее не затопило! Счастью нашему не было предела! Мы ходили по полям и лугам, ели смородину и малину. Нашли сруб нашего дома, вернее, его нижние венцы. Они были еще целы. Сердце так и защемило. Мы не понимали: зачем нарушили деревню, зачем нарушили колхоз, а главное - нарушили спокойную человеческую жизнь и наше детство?!

Лидия Уварова, крестьянка