Когда война не понарошку...

Дома я долго не мог избавиться от нахлынувших воспоминаний. Конечно, подробно, хронологически последовательно восстановить пережитое невозможно. И все-таки многое вставало перед глазами так живо, как будто все происходило только вчера. Тогда мне было пять лет.
... Вот уже более двух часов со дна оврага сквозь треск автоматных очередей и ружейных выстрелов слышатся жалобные стоны, полные боли и отчаянья:
- Ой, маменька!.. Ой, боженька!..
Три женщины, затаившиеся вместе со своими детьми в сырой, вырытой наспех землянке, тревожно вслушиваются в доносившиеся снаружи звуки. Первой не выдерживает старшая из них - Екатерина:
- Как мучается солдатик! Надо бы сходить глянуть, что с ним...
- Не вздумай, Катерина, еще вон как постреливают! - возразила средняя по возрасту, Евгения. - Как стемнеет, тогда и сходим.
- Доживет ли, бедолага, до темноты-то?.. - тяжело вздохнула младшая, Полина.
- А давайте я схожу, - встрепенулся восьмилетний Вовка, самый старший из нас, четверых детей, прятавшихся со своими матерями в землянке. Ему очень хотелось казаться взрослым. Кроме него у Евгении еще один ребенок - четырехлетний Петя. У Полины, а это моя мама, тоже двое - я, пятилетний, и Галочка двух с половиной годиков.
- Сиди уж, герой! - цыкнули на Вовку женщины.
У Екатерины только один сын, но ему уже пошел пятнадцатый год, и он, как только в деревню пришли немцы, куда-то исчез со взрослыми мужиками. «Совсем от рук отбился, - горюет она. - Где он сейчас? Что с ним? Живой ли? Кругом вон что творится!..»
А творилось что-то непонятное и страшное: месяца не прошло с начала войны, а она уже куролесит по городам и селам Прибалтики, Белоруссии, Украины... Вот и до Смоленщины докатилось ее огнедышащее колесо...
… - Ой, маменька... Ой, боженька … Да пристрелите же меня!.. - кричал раненый.
- Я этого больше не выдержу, - говорит Екатерина. - Дайте-ка мне какую-нибудь тряпицу почище или полотенце - может, его перевязать надо...
И она ушла, ползком преодолев узкий лаз, служивший входом в землянку.
Ружейная пальба и автоматные очереди раздавались теперь со стороны деревни, за которую вот уже вторую неделю шли яростные, кровопролитные бои. Не затихала и артиллерийская канонада, но пушки теперь били как-то лениво, с большими интервалами, как будто экономили снаряды.
Пощупав рукой лобик дочурки, мама охнула: у Галочки была очень высокая температура... Сестренка слабым голосом попросила пить.
Мама потянулась к черному от копоти котелку. Воды в нем осталось совсем мало, лишь на самом донышке. Бережно слив всю, до капли, в алюминиевую кружку, мама поднесла ее к сухим, потрескавшимся губам дочери. Сделав пару глотков, Галочка ненадолго затихла, а потом снова стала просить пить. Но воды больше не было...
Сообразительный Вовка, которому надоело сидеть без дела, тут же предложил:
- А можно я схожу за водой?
Сразу ему никто не ответил, и какое-то время в землянке стояла тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Галочки.
- Что-то Катерины долго нет, - подала голос тетя Женя. - И солдатика больше не слышно...
- Ну так я пошел? - снова напомнил о себе Вовка, истолковавший заминку в свою пользу.
- Что ты, что ты, Вова! Это очень опасно, - запротестовала мама. - Я сама схожу.
Но теперь уже возразила тетя Женя:
- И не вздумай! Если с тобой, не дай бог, что-нибудь случится, на кого твои ребята останутся? Мне и своих двоих хватит за глаза... А ты, Вовик, сынок, бери-ка котелок и осторожненько, пригибаясь и не разевая рот по сторонам, ступай к ручью...
Задумавшись, Вовка позабыл обо всех предостережениях, выпрямился в полный рост и бодро зашагал к ручью, размахивая котелком.
Когда он вернулся с водой, обе женщины так обрадовались, что долго тискали его в объятиях, а тетя Женя даже украдкой смахнула слезу.
Когда вернулась запыхавшаяся тетя Катя, выяснилось, что ее помощь раненому уже не понадобилась. Волнуясь и торопясь, тетя Катя сообщила, что где-то неподалеку во время артиллерийского обстрела была убита колхозная корова и сегодня собираются ее тушу разделать на мясо. Надо бы, мол, не упустить свою долю.
- Боже мой, - вдруг запричитала моя мама, прикладывая мокрое полотенце к горячему лобику Галочки. - Что же нам теперь делать, куда деваться? Детей уже совсем нечем кормить...
- Екатерина же мяса обещала принести, - попыталась успокоить ее тетя Женя. Мама горько усмехнулась:
- Что ж мы его, сырым будем есть? Или опять костер разведем?
- Боже упаси! - замахала руками тетя Женя. - Чтобы опять, как в тот раз, смерть к себе заманить? Или забыла?
Как такое забудешь! Моя мама и сама тогда чудом уцелела...
Костер разожгли неподалеку от одной из соседних землянок. Воспользовавшись коротким затишьем между боями, к нему потянулись женщины, старики, дети, спасавшиеся от войны под землей. Собралась даже небольшая очередь - изголодавшиеся люди шли с котелками, кастрюлями, сковородками, собрав свои скупые запасы, чтобы что-то сварить, разогреть, поджарить. Принесла и мама несколько картошин и подпихнула под угли. Как только они испеклись, она выгребла их из костра, собрала в подол и только успела отойти на каких-нибудь полтора десятка шагов, как вдруг сзади что-то душераздирающе завыло, и затем раздался сильный взрыв. На нее посыпались куски земли, горящие головешки... Взрывной волной отбросило далеко в сторону. На месте костра зияла дымящаяся воронка…
Она рассказывала потом, что долго не могла оторвать взгляда от мальчишки примерно моего возраста, который, лежа на спине, стискивал руками свой разорванный кровоточащий живот и смотрел широко раскрытыми, но уже ничего не видящими глазами в ясное июльское небо, где в этот момент медленными кругами барражировала «рама» с фашистской свастикой на крыльях. 
... - Мам, я есть хочу! - вдруг захныкал Петя.
Тетя Женя с тяжелым вздохом развязала лежавший у ее изголовья узелок и достала из него черствый ржаной сухарь.
- Вот это и вся наша еда, - сказала она с каким-то злым отчаяньем в голосе. - Больше ничего нет, и взять негде. Господи, хоть бы все это скорее как-нибудь кончилось!
- Только не как-нибудь, Женя! - возразила моя мама. - Если одолеет немец, для нас действительно все будет кончено. Слышала, небось, как он зверствует на оккупированных территориях? А у нас с тобой мужья в Красной Армии…
В наступившей тишине каждый старался как-то отвлечься от тягостных мыслей. Мама баюкала Галочку, напевая ей вполголоса ласковые слова. Петя с громким хрустом грыз сухарь. Мы с Вовкой шептались, сидя на свободном кончике кургузых нар, неумело сколоченных из кривых неструганых досок.
- Что-то Кати долго нет... - опять первой произнесла волновавший каждого из нас 
вопрос тетя Женя. - Зря мы ее одну отпустили...
Подождали еще немного.
Внезапно снаружи послышались непривычно громкие шаги - так уверенно, не таясь, обитатели землянок давно уже не ходят. Голоса мужские... Речь как будто русская... Вдруг кто-то, миновав нашу землянку, остановился. Постоял с минуту и вернулся назад.
- Стойте-ка! - окликнул он своих попутчиков и стал светить в землянку фонариком. - Так. Вот еще одна «берлога». Есть кто-нибудь живой?
- Да все пока, слава богу, живы, - отозвалась робко тетя Женя, - только измучились, терпения больше никакого нет...
В луче фонарика в петлицах гимнастерки незнакомца блеснули то ли «ромбы», то ли «кубики», какие были в то время у красноармейцев командирского состава. Осветив попеременно наши лица, военный спрятал фонарик.
- Вот что, гражданочки, - заговорил он вдруг дрогнувшим голосом. - Нам понятно ваше бедственное положение, но, к сожалению, ничем помочь вам сейчас мы не можем. У нас другие задачи... Но вам здесь оставаться категорически нельзя.
- А куда ж нам деваться с детишками? - всхлипывая, взмолилась мама. - У меня девочка больная, с температурой...
- В тыл уходите, вон туда, - не дав ей договорить, военный махнул рукой в темноту. - Через овраг, потом - лесом, и выйдете на большак, а по нему сейчас таких, как вы, беженцев много эвакуируется на восток. Есть эвакопункты, вам помогут, свет не без добрых людей...
Бодрый, уверенный голос красноармейского командира немного успокоил женщин. Быстро собрав свой скудный скарб, вместившийся в два тощих узла, они взяли на руки младшеньких и, приказав нам с Вовкой не отставать от них, стали спускаться в овраг в направлении, указанном военным. Но вдруг обе в нерешительности остановились и растерянно оглянулись назад. Мимо них торопливо шли, покидая свои землянки, женщины с детьми и старики.
- А Катя-то как же? - с беспокойством спросила моя мама. - Ей-то не сказали, что мы уходим...
- Да скажут ей, - успокоила ее тетя Женя, - не одна же она там с этим мясом возится. 
Проходившая мимо пожилая женщина с двумя перекинутыми через плечо узлами приостановилась около сестер и переспросила:
- Это вы про тех, которые пошли корову разделывать? Так их там всех поубивало - в корове-то снаряд был, неразорвавшийся, а они по нему - топором...
И пошла дальше, сгибаясь под тяжестью узлов и приговаривая: «Ой, что делается, что делается!..»