Андрей Патралов: «Я читатель не всегда благодарный, но постоянный»

- Андрей Владимирович, вся ваша жизнь связана с политикой. О ней вы говорили, когда преподавали историю в школе, потом в молочном институте, когда учились в университете марксизма-ленинизма, работая в комсомоле и участвуя в выборных кампаниях. А о чем вы говорите в кругу друзей? 
- К счастью, некоторые политики - тоже люди, и говорить можно на разные темы. В юности я очень увлекался историей, мы все для себя открывали заново белые и черные страницы отечественной истории. Я успел застать «советские кухни», где обсуждались политические перемены в нашей стране. Это воспринималось не как политика, а как собственное место в истории. В кругу моего общения всегда много людей разных полюсов. Поэтому их опыт я, как губка, впитываю и с восторгом делюсь своими открытиями с друзьями из другой среды.
- Вы всегда очень много читали газет. В том числе и «Красный Север»…
- Это у нас наследственное. Первым в нашем роду читателем «Красного Севера» был мой дед Александр Телицын, которого я, к сожалению, не застал, поскольку он погиб на войне. Он был не просто читателем, а заведующим избой-читальней. Единственный грамотный житель дома на берегу реки Вологды в Заречье. «На газету» собирались, как в театр. Потом это знамя подхватил отец, который не только читал, но и довольно много писал в «Красный Север». Затем мой дядя Леонид Патралов - журналист, поэт, редактор «Вологодского комсомольца». Потом эстафету подхватил я. Учась на историческом факультете пединститута, я параллельно закончил отделение журналистики университета марксизма-ленинизма. Нам преподавал журналист «Красного Севера» Николай Волков. Спустя время оказалось, что газеты - важный источник исторических знаний. В мою курсовую работу о пионерской организации области легли материалы «Красного Севера», который писал о первых отрядах, субботниках, политических акциях и забастовках пионеров против родителей-алкоголиков. 
Потом был диплом и погружение в газетные материалы, не только «Красного Севера», но и архивов библиотек Москвы и Ленинграда. Затем, уже в центре социально-экономических исследований, мы мониторили всю прессу. О себе часто говорю: «Я самый добросовестный читатель вологодской прессы по должности». Добровольный рецензент и ценитель.
- Вы писали для «Вологодского комсомольца», который называли младшим братом «Красного Севера». Часто бывали и в нашей редакции. А какой была атмосфера того времени?
- Наверное, главной особенностью было то, что журналистов нельзя было застать на месте. Они постоянно находились в командировках. Транспортная сеть в области была не развита, и значительная часть командировок была пешая. То есть, если нужно было написать о весеннем севе в Кадникове, журналист уходил на неделю: два дня пешком до Кадникова, два дня на сбор фактуры и два дня на обратный путь. Ни позвонить, ни написать с дороги он не мог. И редакция сидела и терпеливо ждала.
Иногда транспорт делили между двумя редакциями. Большая удача, если машина шла в район, на «газике» ехали сразу несколько журналистов. Потом еще километров 10 в сапогах нужно было добираться до точки.
В одну из таких замечательных командировок я добрался до Верховажья на «одной лошади», а обратно меня подвез редактор «Красного Севера» Николай Цветков. Человек солидный, на «Волге». Но она не спасала от бездорожья. Дорога на Архангельск только строилась, и мы с Николаем Михайловичем дважды снимали обувь, засучивали брюки и помогали «Волге» выбраться из грязи. Радостно давали на бутылку трактористу, дежурившему у огромной лужи. Наконец, в 30 километрах от Верховажья вырвались на бетонку, по которой еще редко ходили грузовики. И тут один из них элегантно выбросил шмат грязной жижи на лобовое стекло нашей машины. Глина покрыла «Волгу» снаружи, а водитель матом изнутри. Ударил по тормозам, и аварии удалось избежать.
- Но не всегда ваши отношения с «Красным Севером» складывались радужно и дружелюбно. Был период, когда вы поссорились с редакцией и 10 лет принципиально не публиковали в газете ни строчки…
- Это было в начале 90-х, в самом начале моей работы социологом. Я направил в «Красный Север» свои исследования. Редакция не переврала данные, но так смакетировала материл, что рейтинг сместился в пользу другого кандидата на выборах. Я написал резкое письмо в редакцию. Мне не ответили, и это стало причиной перерыва в общении до тех пор, пока не сменился редактор.

- Андрей Владимирович, до того как стать социологом с именем и консультантом по политическим вопросам, вы работали в Юровской сельской школе учителем и до сих пор, несмотря на занятость, поддерживаете связи и со школой, и с учениками. Это был интересный опыт? 
- В те годы отработать три года на селе по распределению было нормой для выпускника пединститута. Поэтому мы с женой отправились в Грязовецкий район, в Юровскую школу. Опыт был изумительный и очень сложный. До меня там преподавала историю очень сильный педагог Тамара Большакова, которая готовила настоящих детей-марксистов. Это не было таким бранным словом, как сегодня. Она прививала им правильные ценности - от здорового образа жизни до карьеры, и я не мог понизить планку. За три года я выпустил два десятых класса. Как молодой педагог, возился с ними достаточно много. А поскольку через год жена уехала рожать в Вологду, ученики стали моим единственным досугом и семьей. 
В те годы прошел сериал «Большая перемена», где главный герой - учитель истории. Поэтому в школе у меня появилось прозвище Нестор Петрович. Причем некоторые родители полагали, что меня именно так и зовут. И когда где-то в магазине или на улице ко мне обращались Нестор Петрович, я не поправлял. 
- Но в школе вам пришлось не только историю и обществознание преподавать?
- Я вел еще уроки физкультуры: давал старшеклассникам хорошие нагрузки, а в финале они выходили на боксерский поединок. Две пары перчаток привез из Вологды.
В финале я встречался с победителем. Побеждал, конечно, поэтому конфликтов в сельском клубе никогда не было. Никто не пытался обидеть молодого педагога. 
- А вы хорошо боксировали?
- Моим тренером был Владимир Касьянов (экс-заместитель губернатора), который тоже в боксе дилетант, но, в отличие от меня, дилетант блестящий. Кстати, также в отличие от меня, он сохранил любовь к занятиям спортом, чем меня восхищает. Эта дружба началась с 1971 года, когда парень с цыганскими кудрями, в малиновой водолазке и c солдатским ремнем на поясе вошел в стены пединститута. И с тех пор мы расставались с Владимиром Васильевичем только на время работы в школе - он работал в Междуреченском районе, я - в Грязовецком. 

- Многие комсомольские вожаки в годы перестройки ушли в бизнес, некоторые даже в духовенство. Вы сделали другой выбор…
- У меня тоже был крохотный опыт занятия бизнесом. Организовали с друзьями ЗАО. Главный результат деятельности - мы его закрыли без долгов и не перессорились.
У нас в семье 11 педагогов. Мать работала в пединституте. А чтобы там преподавать, нужна ученая степень. Переведясь в очную аспирантуру, я восемь месяцев сидел в архивах столичных библиотек. Заезжал домой сменить белье и получить стипендию, которой хватало только на билеты. Семью тогда содержала жена.

А потом, когда уже преподавал историю КПСС в молочном институте, я вытащил счастливый билет: Людмила Георгиевна Ячеистова, которая была секретарем обкома партии, направила в Москву учиться прикладной социологии двух доцентов - меня и моего коллегу. Там мы произвели фурор, поскольку наши однокурсники, особенно из Средней Азии, не понимали, чему можно учить доцентов, которые сами должны учить других.
Хвала семье, которая отпустила меня в 1988 году на целый год в МГУ. Я тяготился преподаванием истории партии, а на хлеб надо было зарабатывать. Новая специальность дала возможность сменить деятельность.
- Ваша учеба совпала с кардинальными переменами в стране. Вы делились этими знаниями с вологжанами?
- Да, конечно. Это были безумно интересные годы - первые альтернативные выборы в Верховный Совет СССР. С временной пропиской в Москве я голосовал за Ельцина и Станкевича. Я увидел социологию в политической практике. Когда вернулся в Вологду, то писал «Заметки провинциала в столице», выступал с лекциями в деревнях, райцентрах, трудовых коллективах. Я почти стал состоятельным советским обывателем, но рухнула советская власть. И мой путь лектора оборвался. В советское время мне платили за то, что я говорю, а после - преимущественно за то, что я молчу.
- Андрей Владимирович, ваша дочь Елена Удалова тоже стала социологом и руководит крупным исследовательским центром. Это произошло из-за того, что вы брали слишком много работы на дом? 
- Социология первых лет в стране была интересна тем, что каждое исследование было открытием. В 90-е мы впервые сталкивались с новыми до этого вещами - страховая медицина, капиталистические отношения, предприниматели. На основе наших исследований мы делали портрет вологодского предпринимателя. Часть опросов заканчивалась вызовом милиции. Предпринимателям казалось, что мы хотим узнать их коммерческие тайны, или они принимали интервьюеров за тайных агентов налоговой. 
Конечно, я приносил домой впечатления, делился, мы это обсуждали. Лена тоже в этом участвовала. Потом сама сделала несколько студенческих исследований, пройдя все этапы - от интервьюера до набивщика анкет и обработчика данных. Видимо, это и произвело на нее впечатление. 
Сегодняшняя социология отличается в первую очередь техническими возможностями и инструментами исследования. Я помню, как первую обработку информации делал в молочном институте с помощью пластмассовых пластин с прорезями. 

Нескучная политика

- Андрей Владимирович, не кажется ли вам, что по сравнению с 90-ми, 2000-ми нынешняя политическая жизнь и борьба за места во власти пресновата и предсказуема?
- Конечно, эпохи сменились. Если раньше харизматичная фигура могла пройти во власть без существенных затрат, только на поддержке коллег, то сегодня это практически невозможно. Сегодня любой харизматик все равно должен найти спонсоров, которые способны собрать ему штаб, команду, потратить деньги на агитационные материалы.
С другой стороны, и законодательство стало жестче. Понятие «подкуп избирателей» появилось сравнительно недавно. Приведу пример. Кампания директора одного из пищевых предприятий. В его распоряжении - алкоголь и конфеты, и понятно, с чем он ходит встречаться с избирателями 23 февраля и 8 марта. И это не было тогда запрещено. Это не выглядело вульгарной раздачей. Сегодня такие акции запрещены и регламентированы.
Чтобы наши избирательные кампании не были скучны, наши законодатели вносят изменения в электоральное законодательство. Часть кампаний становится рутиной. Но она не повторится.
Вот исторический случай. В 90-е годы у нас был очень яркий политик Михаил Суров. Он участвовал в большинстве кампаний, и мы с ним постоянно пикировались. Как-то после одной проигранной им кампании я поздравил его с победой в одном округе: за него проголосовало большинство граждан следственного изолятора. Начальник предвыборного штаба Сурова обиделся, сказав, что они провели лучшую избирательную кампанию, в которой было даже покушение на кандидата, и рассказал обо всех приемах прошлых кампаний, которые штаб использовал в своей. По сути, они провели боевую кампанию по кальке прошлой войны. И проиграли.
Но жизнь не стоит на месте. Меняется настроение, социальная, политическая ситуация. Технолог на выборах каждый раз создает ноу-хау и делает это только один раз, поскольку это сразу становится достоянием конкурентов. Поэтому творческая составляющая в ведении избирательных кампаний присутствует. 
- Получается, сейчас на выборах соревнуются не личности, а бюджеты и технологи?
- Не соглашусь с этим, поскольку для того, чтобы был культ, нужна еще и личность, которую представят избирателям технологи.
На муниципальном уровне, где кандидат близок к избирателю, врать вообще нельзя. Если кандидат безжалостный, циничный руководитель, его не провести ни за какие деньги. Не обмануть людей, которые знают его в быту. И там, где до кандидата можно «дотянуться рукой», голосуют за человека.
10 сентября предстоит большая кампания, где 1300 кандидатов заявлены в главы муниципалитетов и депутаты поселений. Кого там обманешь, если ты со своим избирателем жил, сено косил, детей растил? За тебя говорит твоя биография и труд. Поэтому часть выборов в этих случаях защищена от цинизма технологий.
С другой стороны, есть оппозиция. Если ты совершаешь подлог, у нее появляется возможность тебя поймать на этом и показать избирателю, что образ кандидата выдуман. Еще есть такой ресурс, как Интернет. Там тоже можно найти много информации о кандидате. Но при прочих равных возможностях бюджет и технологии могут оказаться решающими.

- К каждой кампании необходимо подходить по-особому?
- Сама организация работы повторяется каждый раз. Но есть вещи, которые рождаются в голове как искра. Вот в середине 90-х один мой давний приятель, тогда директор совхоза, решил стать депутатом ЗСО. Его округ - четыре района. Сам он известен только в своем сельсовете. Я ему сказал: «И не пытайся, не победить при любом раскладе». Вдруг выясняется, что его конкурентами на выборах становятся главы двух соседних районов и замглавы третьего района. Тогдашний руководитель области собрал их и говорит: «Мужики, не позорьтесь. Мы же члены одной команды. Сядьте и договоритесь, кто из вас пойдет на выборы, а остальные снимите свои кандидатуры». После разговора они вышли из приемной и подрались в предбаннике. Тогда я позвонил другу и сказал: «Мы победили!» 
- Но все же в последнее время и на местном уровне, и на федеральном не появляется новых ярких политиков, а старые уже всем известны. Почему это происходит?
- Когда мой друг - директор совхоза - победил, то спросил меня: «Ну и зачем мне это надо?» Многие шли во власть с наивной верой все поменять - вернуть долги народу, установить контроль над распределением казны. Но потом понимали, что проще победить на выборах, чем организовать эту жизнь. И очень многие возвращались к прежней деятельности, понимая, что им предстоит очень рутинный процесс. Второе - ушли яркие политики класса Брынцалова. На него смотрели как на сумасшедшего, но за время депутатства он прекрасно распиарил свой бизнес. Многие депутаты оставили свои мандаты, как только с них потребовали ходить на работу и голосовать лично. В итоге в законодательных органах власти стали появляться скучные, но компетентные юристы, выразители интересов социальных сфер, лоббисты. Постепенно политика в России становится вместо театральной сферы профессиональной. Запад это пережил еще в 60-е. В США в Конгрессе одно время было большое количество миллионеров, но они быстро из него ушли. Пришлось выбирать - бизнес или политика. Что-то такое сейчас происходит и у нас. 

- Раз вы заговорили о Западе, как вы считаете, избирательная кампания Трампа в США войдет в учебник о выборах?
- Обязательно. И Барак Обама, особенно с первой своей кампанией, и Дональд Трамп уже стали частью истории. В первую очередь тем, что, с точки зрения социологии, ни тот, ни другой просто не могли выиграть. Исследования показывали их полнейшее фиаско на выборах. 
Феномен Трампа в том, что он сформировал более профессиональный штаб. Он добивался успеха в направлении главного удара. Проигрывая в крупных штатах, побеждал в мелких. Он - как шмель из моего любимого анекдота, который летает, потому что не знает законов аэродинамики. Новичок Трамп выиграл, потому что не знал прогнозов политологов, элиты и замеров социологов. Политическая элита решила, что Трамп провалится и уйдет с миром в семью и бизнес. Но он боролся до конца. Я был в Москве на встрече политтехнологов, двое из которых сидели в выборных штабах президента Америки. Один в штабе Хиллари Клинтон, другой - Дональда Трампа. Так вот, у Клинтон был заготовлен только один текст - благодарность за победу. У Трампа - три варианта: победа, поражение и «мы продолжим борьбу». Хиллари Клинтон подвела самоуверенность. 
Трамп довел до совершенства работу с подписчиками в соцсетях. Его технологи усовершенствовали тактику, начатую Обамой. Они не стали делить избирателей на мужчин и женщин, по национальной и религиозной принадлежности, а разделили их по сообществам. Причем даже очень мелким: от клубов любителей кактусов до филателистов и обществ защиты животных. Его агитационные материалы выглядели не как «Голосуй за меня!», а как «Голосуй за ремонт моста!», «Голосуй за новый закон о защите животных!» и так далее. Он оказывался внутри группы конкретных людей с конкретной проблемой. И это сработало.
Безусловно, это станет в будущем инструментом дальней маркетинговой и политической жизни. Думаю, технологи будут пытаться повторить это не раз, хотя не всегда одни и те же методы срабатывают на положительный результат. А в нашу политику со временем вернутся харизматики. История всегда повторяется.